Неточные совпадения
Дядья, в одинаковых черных полушубках, приподняли
крест с земли и встали под крылья; Григорий и какой-то
чужой человек, с трудом подняв тяжелый комель, положили его на широкое плечо Цыганка; он пошатнулся, расставил ноги.
Странный, точно
чужой голос шепнул вдруг извне в ухо Ромашову: «Сейчас я его ударю», — и Ромашов медленно перевел глаза на мясистую, большую старческую щеку и на серебряную серьгу в ухе, с
крестом и полумесяцем.
Ко
кресту он подошёл в ряду именитых горожан; это особенно не понравилось им, и, когда обедня отошла, виднейшие люди Дрёмова остановились на паперти поделиться мыслями о
чужом человеке. Одни говорили — прасол [мясник — Ред.], другие — бурмистр [управляющий в имении — Ред.], а городской староста Евсей Баймаков, миролюбивый человек плохого здоровья, но хорошего сердца, сказал, тихонько покашливая...
«Зачем идти вам, тысячам, за тысячи верст умирать на
чужих полях, когда можно умереть и здесь, умереть покойно и лечь под моими деревянными
крестами и каменными плитами?
Зачем? — какой-то локон золотой
(Конечно, талисман земли
чужой),
Под грубою одеждою измятый,
И белый
крест на ленте полосатой
Блистали на груди у мертвеца!..
— Что такое слезы? — спрашивает Иуда и бешено толкает неподвижное время, бьет его кулаками, проклинает, как раба. Оно
чужое и оттого так непослушно. О, если бы оно принадлежало Иуде, — но оно принадлежит всем этим плачущим, смеющимся, болтающим, как на базаре, оно принадлежит солнцу, оно принадлежит
кресту и сердцу Иисуса, умирающему так медленно.
И никому-то не хотелось лечь на
чужой стороне, всякой-то про свою родину думал и, умирая, слезно просил товарищей, как умрет, снять у него с
креста ладанку да, разрезавши, посыпать лицо его зашитою там русской землею…
Я осторожно выбралась из дортуара, бесшумно сбежала с лестницы и очутилась на темной площадке — перед дверью подвального помещения. Здесь я перевела дух и, осенив себя широким
крестом, вошла в длинную, неуютную комнату, освещенную дрожащим светом ночника, где стояло не меньше сорока кроватей. Обитательницы подвала крепко спали. Но риск оставался, ведь каждую минуту любая из них могла проснуться и, обнаружив здесь
чужого человека, заподозрить меня в чем только ни вздумается…
И я должен нести
крест не только свой, но и
чужой,
крест моих ближних.
— Как на что? А они ночью по
чужим амбарам ходят, хлеб таскают к хозяину; как в каком амбаре дверь без
креста, хоть на пяти запорах будь, пролезут… — Донька помолчала. — Раз я их сама слышала, курдушей этих, — проговорила она с медленною улыбкою. — Иду ночью через Дернополье, а они у лавочника в амбаре: у-уу! у-уу!.. Воют. Есть, значит, просят. Так вот тоже, бывает, дворные воют!
«Ночь давно ли наступила?
Полночь только что пробила.
Слышишь? Колокол гудит». —
«Ветер стихнул; бор молчит;
Месяц в водный ток глядится;
Мигом борзый конь домчится». —
«Где ж, скажи, твой тесный дом?» —
«Там, в Литве, краю
чужом:
Хладен, тих, уединенный,
Свежим дерном покровенный;
Саван,
крест, и шесть досток.
Едем, едем, путь далек».